О сайте

О ЛАВРЕНТИИ БРУНИ

{История о большой семье.}

Все началось, когда...

Чтобы принять участие в похоронах художника Ивана Бруни, старшего в большой семье, носящей эту фамилию, в Москву съехались родственники из разных стран - Америки, Германии, Литвы, Крыма. В лонском Предтеченском храме, где читали панихиду по усопшему художнику, они выделялись высоким ростом и особой значительностью, с которой отмечены некоторые лица. На плече одного из них сидел совсем маленький ребенок и смотрел на своего прадеда в окружении цветов. И никто из взрослых не пытался оградить его от этой печали.

Во время погребальной службы некоторые родственники, знавшие православные обряды, пели псалмы, хотя все члены этой семьи были светскими людьми, кроме Николая Бруни, принявшего священный сан. Во время Первой мировой войны он служил в армии летчиком. Он был смертельно ранен, и врачи в госпитале лишь делали беспомощные жесты. Но однажды он увидел возле своей постели Богородицу и поклялся стать священником в случае своего выздоровления. В 1921 году он отслужил панихиду по погибшему поэту Александру Блоку.

Несколько лет назад я впервые оказался в доме, купленном художником Львом Бруни, братом Николая и отцом Ивана, в Судаке, Крым, в конце 30-х годов. Вот уже 60 лет с ранней крымской весны с цветением красного лихниса до ранней осени здесь живут члены семьи. А дети покрывают рисунками каменные стены кухни, похожей на пещеру первобытного человека, со старым столом и двумя деревянными лавками, где до конца сентября сохнут пучки лаванды и лимонного абсента. А прошлым летом под абажуром жил и толстел зеленый крымский кузнечик. На этой кухне Василий Львович, младший брат Николая Бруни, рассказывал мне, что пастор Павел (Флоренский) первым нарисовал родословное древо, которое представляет собой слияние разных национальностей и эпох. У женщин из семьи Бруни темные глаза, у мужчин - лица, похожие на те, что изображали древние итальянские художники. 

Если вы откроете словарь Брокгауза и Эфрона, то прочтете, что в начале рода Бруни, известного во всем мире с эпохи Возрождения, было

Итальянец Леонардо Бруни, специалист по флорентийским рукописям. Я готов поспорить, что он похож на своего русского потомка Ивана, который был художником, графиком, переводчиком поэта Низами, писателем, солдатом Второй мировой войны.

Во время траурной трапезы после похорон Ивана Бруни его старшая дочь попросила всех рассказать что-нибудь о своем отце. Иван Бруни, как и многие в его семье, прожил долгую жизнь. И кто-то напомнил, что однажды, когда Иван Львович очень нуждался в поддержке, один из его друзей вызвался помочь ему и услышал в ответ: "Мне не нужна твоя помощь, я должен быть уверен, что ты мне поможешь".

Сестра младшего Ивана Марьяна, известный в Литве модельер, сразу после похорон собиралась навестить свою старшую сестру Нину. Но случилось так, что в 2.00 Нине в ее 73 года нужно было ехать по делам в деревню Степанишево. "Ты одна едешь?" - спросила Марьяна Львовна. "Конечно, одна", - услышала она в ответ. Упрямство и независимость - в генах семьи Брини. Но эти черты унаследовал другой пращур, некрасивый в пол-лица и обладавший неуправляемым нравом. Долгих 15 лет он будоражил Россию своим громогласным талантом и разбивал посуду в ресторанах.

Всю свою долгую жизнь этот поэт-баламут (кстати, Баламут - это настоящая фамилия, замененная на Бальмонт, которая похожа на Баламут, но звучит лучше) любил Литву. Он написал большой цикл стихотворений, посвященных Литве. Любовь Бальмонта к Литве помогла ему в начале века предсказать будущее одной из своих внучек. В конце 50-х годов литовский скульптор Теодорас Валайтис, красивый как бог, влюбился в Марьяну Бруни, первую красавицу Замоскворечья. Они обвенчались в костеле на улице Якиманка, и он навсегда увез ее в Вильнус. Четверть века назад Теодорас погиб, оставив двух детей - Кристофера и Марию, внуков великого поэта. Через несколько лет Мариана Бруни, пережив эту потерю, нашла свое счастье с тезкой легендарного князя Гедимина и родила им сына Александра. Так посмертно исполнилось желание первого поэта начала века. Кровь Константина Бальмонта породнилась с Литвой. Этот род хранит в своей памяти множество легенд и мистических историй.

Я вся весна, когда я пою, я светлый Бог, когда я целую". В один из осенних дней 1920 года поэт Константин Бальмонт, один из "основателей" Серебряного века, тихо покидал Россию. Он отъезжал от своего дома в Николо-Песцове в открытом грузовике литовского посольства. Его провожали несколько литераторов и дам. Бальмонт долго махал им шляпой, пока они не скрылись из виду. Его друзья считали, что эмиграция - большая удача для Бальмонта: живя в бедности (он брал доски из забора, чтобы развести огонь, и варил пшенную кашу без молока) и имея нетерпеливый характер, Бальмонт мог легко сказать кому-нибудь из начальства что-нибудь неприятное, что могло закончиться для Бальмонта катастрофой. Поэт Юргис Балтрушайтис, ближайший друг Бальмонта, которого Бальмонт в раздражении высокомерно называл "иностранцем", и бывший литовский посланник в Москве, организовал его законный отъезд из России, спасая Бальмонта от безвестности. Сначала был период всеобщего недоумения, полного пожимания плечами, вскидывания рук и восторга. В отблесках революционного огня все выглядело претенциозно и истерично. Брюсов, как рассказывала не одобрявшая его Зинаида Гиппиус, "носился по Невскому проспекту с красной тряпкой в руках". Блок писал поэму "Двенадцать". В подвале "Бродячей собаки", где собирались художники, одна из поклонниц Бальмонта яркими губами шептала в бессознательном состоянии блестящими диковатыми глазами: "Константин Дмитриевич, хотите, я ради вас выпрыгну из окна?". "Это слишком низко, - напыщенно ответил Бальмонт, - слишком низко" и стал швырять посуду на пол. Накануне великих перемен русская литература была погибелью для отчаянных поклонников символистской литературы. Роковая буква "Б", с которой начинались имена Бальмонта, Блока, Брюсова, Белого, определила будущее русской литературы, по мнению людей начала XX века, верящих в судьбу. Бальмонт был первым в этом ряду. Когда впоследствии страсть к Бальмонту утихла, Теффи, большой поклонник поэта, писал: "Так всегда бывает... когда жар страсти утихает, человек удивленно спрашивает себя: "Чем я был так безумен?"". Бальмонт покидал Россию в недоумении. Он оставлял позади чужую эпоху, жену и дочь, которая недавно вышла замуж.

В августе 1917 года на дачу Балмонтов приехал молодой художник Лев Бруни, чтобы провести время. И влюбился в 17-летнюю дочь поэта Нину (родственники называли ее Ниникой), к большому смущению ее матери Екатерины Алексеевны и отца Константина Дмитриевича. Ведь Лев был "добродушным мальчиком, но немного глуповатым", хотя и учился в Париже. Поэтому у него не было ничего общего с дочерью Бальмонта, которую, безусловно, ждало блестящее будущее! "Это банальная и почти пошленькая история любви!" - заявил Бальмонт, а Екатерина Алексеевна уговаривала молодого человека уехать с дачи, чтобы не нервировать Нинику и дать ей шанс окончить гимназию. Ниника также обладала сильным характером, похожим на характер отца. Она часто говорила: "Я хочу все и прямо сейчас". Каждый раз Марина Цветаева была тронута, услышав эту фразу: "Она такая же, как Бальмонт!"

Однако Бальмонт по своему опыту знал, что в жизни Нины будет еще много любовных историй и нет смысла разрушать ее жизнь ради первого встречного. По правде говоря, однажды дама заставила Бальмонта совершить необдуманный поступок - он выпрыгнул из окна. Это не значит, что Бальмонт не смог добиться ее любви, просто он никак не мог от нее избавиться.

В отличие от русского гения Бальмонта, Лев Бруни был человеком, преданным своей привязанности. Отвергнутый родителями своей невесты, он отправился за советом к последнему анхиерею, живущему в Оптином скиту. Пастырь Нектарий посоветовал ему украсть невесту!

Легко представить, что мог бы сделать Константин Бальмонт, если бы Бруни последовал этому совету. Бальмонт был известен тем, что устраивал скандалы без серьезного повода. Однажды в отеле "Альпийская роза" официант по указанию писателя Леонида Сабанеева, который считал, что Бальмонт уже достаточно выпил, не подал Бальмонту рюмку коньяка. Бальмонт, разозлившись, выпил рюмку одеколона и потребовал от официанта принести ему книгу для почетных гостей. Ничего похожего на такую книгу в отеле не было, поэтому официант принес ему книгу для регистрации жильцов. А Бальмонт в графе "Род занятий" четким почерком написал: "Занимаюсь только любовью" и отправился в холл, чтобы уничтожить статуи, изображающие негров, на глазах у управляющего отелем, который смотрел на него с обожанием.

К счастью, Льву Бруни не пришлось красть невесту - Бальмонт разрешил дочери выйти замуж за молодого художника. В мае 1918 года они обвенчались и отправились в свое "свадебное путешествие" по железной дороге с солдатами Колчацкой армии, отступавшей на Восток. Спустя несколько лет Нина Константиновна вспоминала, что Лев Александрович был в восторге от идеи устроить свадебное путешествие бесплатно. Но, скорее всего, Бруни просто последовали за родственными душами, потому что судьба русского дворянства в этой новой, чужой и говорящей на другом языке России была уже предрешена.

Бальмонту было страшно покидать Россию. За несколько месяцев до отъезда ему приснился сон: "чей-то голос в темноте сказал ему по-гречески: "Есть одна общая причина вашего отъезда и причина, связанная с вашим священным долгом". Бальмонт владел 14 языками, но греческого не знал. Тем не менее он сохранил в памяти эти слова и на следующее утро сумел выучить их перевод. Так он покинул Россию. В 1937 году Марина Цветаева, решившая вернуться в Россию, посетила Бальмонта в Париже. Цветаева была в трогательных отношениях с Бальмонтом. Однажды в самом начале революции Марина Ивановна прочитала свое стихотворение о Свободе, пришедшей из прошлого как Прекрасная Дама, достойная прекрасной мечты Блока, и оказавшейся в настоящем времени "беспризорницей на сумасшедшей солдатской груди". Внимательно выслушав это стихотворение, Бальмонт задумчиво сказал: "Мне обидно за этого беспризорника, потому что всякий беспризорник достоин внимания". И услышал в ответ: "Как жаль, что я не могу сказать того же о солдате".

Во время их последней встречи Бальмонт был тяжело болен, почти не писал стихов и, как говорили, сошел с ума. Он говорил, что духовной жизни нет ни в Европе, ни в страдающей России. Своим друзьям в Москве он передал сувениры.

"В молодом социалистическом государстве, особенно в момент его становления, нет места искусству. Стереотипное полуискусство, приспособленное к существующей социальной жизни, не стоило усилий и хлопот, поэтому им легко было пожертвовать", - писал Борис Пастернак в 1918 году.

Я не знаю, соглашался ли Лев Бруни с Пастернаком. Бруни начал работать как художник незадолго до наступления новой эпохи, которую Пастернак назвал "полной страданий". Публикаций, посвященных Льву Александровичу Бруни - художнику, профессору ВХУТЕМАСа и основателю студии монументальной живописи, - немного. Его столетний юбилей, состоявшийся несколько лет назад, не был широко отмечен. После его смерти осталось много картин. До нас дошли абажур в театре Советской Армии и роспись в Богоявленском соборе, а другие росписи, которые он так любил, не были сохранены от уничтожения. Здания, расписанные Бруни, по разным причинам перестраивались, со стен откалывалась штукатурка.

Лев Бруни - 16-й художник в своей семье. Про эту семью говорили, что в их жилах течет не кровь, а акварель. Одним из его прадедов был известный акварелист Петр Соколов. Другой - Федор Бруни, расписавший Казанский и Исаакиевский соборы в Санкт-Петербурге. Скорее всего, это объясняет, почему их правнук так любил рисовать на стенах и даже говорил: "Стена - лучшая бумага". Стена - лучшая бумага". Его прабабушка по материнской линии была родной сестрой Карла Брюллова. Однажды Николай Гоголь читал вслух свою поэму "Мертвые души" Федору Бруни, а Карл Брюллов внимательно слушал его.

В 1915 году Бруни написал портрет Бальмонта, на котором, по словам людей, Бальмонт выглядел как утопленник и был мало похож на себя. Рыжеволосый Бальмонт в жизни был нарисован с синими волосами! Скорее всего, именно тогда Бальмонт, любивший эксцентричность во всем, кроме мнения о нем других людей, подумал о Бруни как о "глупом парне". Спустя много лет специалисты по живописи утверждали, что портреты, написанные Львом Бруни, имеют большее сходство, чем фотографии.

В молодости Бруни считался любимцем Фортуны - незадолго до революции он выставлял свои картины перед публикой в Петербурге, как взрослый! А критики писали и спорили о нем. Это было время, когда, по словам Сергея Джагилева, "каждый месяц появлялось 20 новых художественных школ". В Петербурге царили представители "Мира искусства" - Филонов, Шагал, Альтман, Гончарова. И, несмотря на их неотразимое обаяние, Лев Александрович продолжал придерживаться простоты как своего собственного принципа в искусстве.

Лев Бруни любил искусство Древней Руси и Востока. Он жил в ауле в Хевсуретии и проводил время за живописью. Грузинский поэт Важи Пшавели, узнавший о молодом русском художнике, передал ему привет через пастухов. (Серия картин, выполненных Бруни в то время, хранится в собрании французского музея). 1917 год Лев Бруни нарисовал иллюстрацию к "Пляскам смерти" Велимира Хлебникова. Он изобразил фигуру странной женщины с лицом, похожим на противогаз. Романтизм, вспыхнувший во времена Бальмонта и Блока, угасал в России, страдавшей от голода и экономических неурядиц. Как и прежде, люди беспокоились о своем непредсказуемом будущем. Молодежь относилась к жизни проще: в конце концов, это была их жизнь и их собственная страна, и они плыли по течению, мечтая в душе, что ничего не изменилось, а дача называлась по-старому "усадьбой".

Друзья Бальмонта опасались, что он расскажет что-нибудь нежелательное и затеряется в очаге революции. Случилось так, что тактичный зять допустил ошибку. В Омске, занятом в то время белогвардейцами, молодожены прервали свадебное путешествие, потому что Ниника заболела тифом. Пытаясь раздобыть денег, Бруни взялся нарисовать гласность с политической карикатурой на Ленина. Эта "ошибка" принесла ему много неприятностей. Во время войны он был объявлен представителем эксплуататорских классов, а значит, лишен избирательного права и других гражданских прав. А спустя много лет ему не удалось получить квартиру в Москве. До конца жизни он прожил в коммунальной квартире на Полянке, которую делили 6 семей. Когда родился их седьмой ребенок Марьяна, корзину, в которой она спала, иногда ставили на радиоприемник, потому что места для него не было. Кроме того, к Бруни постоянно приходили гости!

Лев Бруни не был громким художником. Лучше всего смотреть на его картины там, где они собраны вместе. Это вызывает чувство душевного покоя. Бруни любил спокойную жизнь, хотя это не соответствовало стилю этой жизни. Он рисовал свою жену и детей. Он часто привозил их в Оптинский скит и Судак. По соседству с Бруни жила странная старуха Соня. Скорее всего, она была ведьмой. Нынешний хозяин ее дома считает, что покойная старушка в розовых широких шароварах иногда сидит на крыше дома и курит кальян. Однажды Василий Бруни сказал мне: "В Крыму много чертей". Может быть, в этом виновато крымское вино, которого в Крыму всегда было в избытке.

Лев Бруни рисовал каждый день. Он не боялся писать один и тот же пейзаж несколько раз. Он считал, что красота природы заключается в ее изменчивости. Достаточно провести несколько вечеров в бухтах Новосвета, наблюдая за закатом, чтобы понять, что один закат будет розовым, другой - серо-желтым, а третий - алым. Лев Бруни воспринимал реальность с точки зрения цвета.

Лев Бруни был очень щедрым человеком. Очень часто он отдавал последнее, что у него было. В 30-е годы был арестован его брат пастор Николай, который отслужил панихиду по умершему поэту Александру Блоку. За несколько лет до ареста Николай по заказу местных властей изваял статую другого поэта - Александра Пушкина, которая была установлена в городке для гражданских недалеко от лагеря политзаключенных на реке Ухте. Это была первая скульптура в его жизни. Николай Бруни был расстрелян. А Лев Бруни стал заботиться о жене Николая и 6 оставшихся детях.

Иногда Брунисы жили с размахом, но чаще всего - по-маленькому. Однажды за месяц до войны Брунисы устроили вечеринку в ресторане. Было уже далеко за полночь, поэтому, когда принесли основное блюдо, никто не смог его съесть. И друг Льва Бруни, известный искусствовед Александр Габричевский, потушил дымящуюся папиросу о горячий бифштекс (вот так. Как будто Бальмонт мог так поступить!). За этой вечеринкой последовали 5 тяжелых лет военного времени, и Нина Александровна вместе с детьми пошла на поля с замерзшей капустой у станции метро "Сокол" и выкапывала из мерзлой земли капустные кочерыжки. Складывала кочерыжки в мешок на санках и тянула санки до дома.

Александр Габричевский был сослан в военное время, куда отправился с книгой стихов Данте на итальянском языке.

В тюрьме отбывал срок пианист Генрих Нейгауз, друг Бруниса и Габричевских. Долгое время после этого он, посещая различные вечеринки, подбирал на столах крошки, скатывал их и ел.

В 1942 году Лев Бруни и Илья Эренбург, его старый друг еще с дореволюционных времен, провожали Марину Цветаеву, которую должны были эвакуировать из Москвы. Она держала в руках наволочку, полную риса, и снова и снова спрашивала: "Что я буду делать, когда этот рис кончится? Что мне делать?" В эту поездку она даже не взяла с собой бутерброды.

Я не знаю, жалел ли Лев Бруни о том, что жил в тяжелые времена. Скорее всего, никто не способен всерьез сожалеть о времени, в которое довелось жить. Он делал только то, что считал нужным и полезным - в этом отношении он был педантичен до мозга костей. Он отказался работать над памятником Третьему Интернационалу и отправился в зоопарк рисовать крокодилов для сказок Киплинга, Бианки и Мамина-Сибиряка. В это же время он делал свои лучшие наброски к поэзии Низами, которую переводил его старший сын Иван. Пока Лев Александрович рисовал, он просил кого-нибудь читать стихи вслух. Возможно, ему было легче рисовать под ритм поэзии.

В коммунальной квартире Брунисов бывало много известных и неизвестных людей. Там пекли сладкие медовые пряники в форме животных, которые не черствели до следующего Рождества. Бруни приносили куличи в церковь для благословения, а на Пасху посещали ночную службу.

Однажды перед Пасхой Нина Константиновна, держа в руке пакет с куличами, выходила из автобуса. Водитель торопился закрыть дверь, и Нина Константиновна не успела отпустить поручень. Автобус протащило несколько метров по дороге, и она оказалась под колесами. В результате этого несчастного случая ей ампутировали одну из ног. Ей было 78 лет, и она вынуждена была ходить на костылях. Позже ее племянник Лев Бруни, журналист, специализирующийся на международных делах, достал для нее протез из Швейцарии. Это позволило ей посещать друзей, ходить на выставки и ездить в Судак, где она обрабатывала землю в огороде, передвигаясь по земле, сидя на обычной подушке, словно на инвалидной коляске. Василий Бруни до сих пор хранит эту подушку в своем доме в Судаке в память о своей матери.

Когда Бальмонт и другие покидали Россию, она могла погибнуть, но не погибла. Россию спасли их потомки. Все они, какими бы талантами ни обладали и какой бы вклад в родную культуру ни внесли, вели ту жизнь, которая выпала на их долю. Они приспособили эту жизнь к себе (но не наоборот!), они сделали ее лучше, чем она могла бы быть без них. Но самое сложное - жить по своим принципам в любом, даже самом худшем мире. Несмотря на все беды, люди умели и елку для детей наряжать, и колбасу с черным хлебом на костре жарить, как шашлык, и подавать на виноградных листьях, как фарфоровый сервиз. А самое главное - люди смогли родить много детей. У Нины Константиновны и Льва Александровича было семеро детей. Двое из них умерли в младенчестве. Но их взрослые сестры и братья имеют по три-четыре ребенка, словно пытаясь восполнить недостаток в семье. Один из сыновей Льва Бруни, Лаврентий, который мог бы стать известным художником, погиб на войне. Но через 20 с лишним лет родился другой Лаврик, внук Льва Бруни. Он увлекается рисованием и любит писать маслом огромные букеты цветов, которым дает женские имена. Внук Ивана Бруни Андрей тоже хочет стать художником.

Много гостей посетило кухню (так называемую "брюневку") в доме Бруни в Судаке. Несколько лет назад на этой кухне сын Льва Бруни Василий спас автора этой статьи от тяжелой депрессии своим невероятным жизнелюбием! Он не рисует картины и не пишет стихи. Он не выносит цивилизации и полжизни провел в тяжелых геологических экспедициях. Он поет под гитарный аккомпанемент о французском капитане, влюбившемся в японскую девушку. И сам он любит женщин. А женщины любят его до умопомрачения. Как и Бальмонт, он порывист и нежен. Его бабушка Катя, жена Константина Дмитриевича, научила внука, что самое главное на земле - быть добрым человеком. Теперь он учит этому же своих младших детей - пятилетнюю Катю и восьмилетнего Петра.

В воздухе кухни Судака, как и в домах Волошина и Габричевского на Коктебеле и в квартире Блока в Петербурге, обитают духи покойных членов семьи. Покойные члены семьи никогда не покидают живых.

24 декабря 1942 года Константина Бальмонта хоронили в оккупированном немцами Париже. Шел дождь, и вырытая могила, наполовину заполненная водой, несколько раз выталкивала гроб с телом Бальмонта на поверхность. Казалось, что беспокойная душа Бальмонта не хочет уходить в бессмертие таким путем. Он был готов отправиться туда, но по собственной воле! Бальмонт умер в нищете в русском сумасшедшем доме в возрасте 79 лет. Надпись на его могиле в маленьком французском городке Нюзи-ле-Гранд гласит: КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ, РУССКИЙ ПОЭТ.

Во время траурной трапезы после похорон Ивана Бруни родственники сидели за большим столом в гостиной и пели без аккомпанемента старую песню русских эмигрантов. Они пели в такт, тихо и слаженно.

Натела Меши